Жажда любви (愛の渇き)

[Спойлеры] 

Прочитал тут на днях Жажду любви у Мисимы. И честно говоря, не до конца понял парадоксальную извращённую психологию главной героини - Эцуко.

В начале она мучилась и страдала от ревности к мужу, а потом, когда он медленно умирал на больничной койке, она прямо светилась от счастья. Потом влюбилась (если это слово вообще здесь применимо) в Сабуро, и тоже начала ревновать его. Потом вынудила его признаться в любви, и когда он признался - она спонтанно решила убить его, не испытывая после этого вообще никаких чувств, кроме безмятежного спокойствия удовлетворения.

Что в ее голове происходило? Она вспомнила, как она испытывала кайф, когда умирал её любимый муж, и у нее инстинктивно появилось желание повторить этот опыт, умертвив объект своей любви уже своими руками? 

Или может всё намного проще - она просто поняла, что у нее нет никакого будущего с Сабуро и что он ее не любит, и из-за своего максимального эгоцентризма решила убить его, чтобы он никому не достался? Но мне кажется, что такое объяснение было бы слишком простым и банальным.

Быть может, Эцуко испытывала какой-то необъяснимый экстаз лишь когда объект её страсти плотно соприкасался со смертью? Когда её муж лежал при смерти, то она размеренно смаковала эти моменты, испытывая счастье, а в случае с Сабуро - получила моментальное удовольствие и удовлетворение. 

Сам роман мне не очень понравился, но концовка озадачила. Стал интересен мотив главной героини, захотелось разобраться в её психологии. И узнать, что для нее значит любовь и почему её любовь так тесно переплетается со смертью? 

Эцуко особенно любила прогуливаться по широким тропинкам между могил, наслаждаясь тишиной кладбища, над которым простиралось огромное безмолвное небо. Это совершенно белое прозрачное безмолвие, пронизанное ароматом трав и молодых листьев, внушало Эцуко чувство глубокого единства со всем миром.

Стояла пора роста трав. Эцуко бродила по берегу реки, собирая в отворот рукава полевые хвощи и звездчатки. В одном месте вешние воды, переполнив пологий берег реки, затопили пойменные травы. Здесь росла таволга. Речка пробегала под мостом — конечный пункт бетонной автотрассы, протянувшейся от Осаки до кладбищенских ворот, перед которыми раскинулась зеленая лужайка. Эцуко всегда обходила ее по кругу, предпочитая прогуливаться привычными тропинками. «Кем ниспослано это отдохновение? — удивлялась она. — Не похоже ли оно на отсрочку смертного приговора?»

Она прошла мимо детей, игравших мячом в вышибалу, и через некоторое время оказалась посреди поляны, отгороженной от реки изгородью. На этом участке кладбищенской земли еще не было могил. Эцуко хотела было присесть, но увидела лежащего на спине паренька, который увлеченно читал поднятую над головой книгу. Это был Сабуро. Тень упала на его лицо. Он настороженно приподнялся.

При первом прочтении эти описания совершенно не привлекают внимания, но после прочтения книги эти строки читаются совершенно по-другому: в них чувствуется мрачный символизм  неизбежности смерти.